Я был на седьмом небе от счастья, когда узнал о результатах вступительных экзаменов в Пятигорский государственный педагогический институт иностранных языков. Теперь я официально стал студентом первого курса. Сбылась моя детская мечта, к которой я так долго шел – целых 17 лет.
Учеба в институте давалась мне легко, три курса я был отличным студентом, шел на красный диплом. На 4 курсе в период двухмесячной педагогической практики на наш институт пришел запрос на двуязычного студента из Туркменского РОНО Ставропольского края. В село Кендже-Кулак требовался учитель английского и немецкого языков, всем студентам стали предлагать, никто не соглашался ехать; меня даже не пришлось упрашивать, я сам сразу же изъявил желание поехать туда.
Многие мои друзья отговаривали меня, даже некоторые преподаватели, мол, ехать в такую «глухомань», лучше остаться здесь, в Пятигорске, и отработать практику. Но меня манила романтика, огромное желание показать на практике то, что я знаю на сегодняшний день, и еще то, что мне обещали платить за мой труд как обычному рядовому учителю, да еще практику засчитать. Короче, я летел в это село на крыльях.
Пришлось долго добираться на перекладных, была середина ноября, стояла довольно прохладная погода. И вот я, наконец-то, приехал в Кендже – Кулак. Странное название, не правда ли? Оно меня как-то сразу насторожило. Директор школы оказался приятным мужчиной средних лет, оставил меня на ночлег в своем доме. Утром мы пошли в школу. Подойдя к ней, я увидел моих будущих учеников: в глаза бросились смуглые темноволосые ребята вперемежку с белокожими, русскими.
Это были туркмены, которые жили в соседнем селе Сабан – Антуста, в течение недели они обучались в этой школе. Жили и питались в интернате, а на выходные их увозил автобус к себе домой. «Нагрузили» меня по полной катушке – 36 часов английского и немецкого языков (это две ставки) плюс классное руководство. Это была далеко не педпрактика, а настоящая каторжная работа. На следующее утро я приступил к своим обязанностям.
Я очень хорошо знал учебный материал, поэтому, что касается преподавания языков, у меня вообще не было проблем. Проблемы возникли буквально на второй день, когда я начал оценивать знания учеников. Русские ребята, как мне показалось, сразу же потянулись ко мне, стали уважать меня. Туркмены же с первого урока стали чинить мне всякого рода препятствия, причем, это была не «проверка» на прочность, а настоящая агрессия и ненависть ко мне (только я не мог понять причин этого). Спросил у директора – оказалось, они ко всем русским учителям так относятся.
Стал искать ключ к каждому из них, иногда даже немного завышал оценки по своим предметам, всякими способами старался дать им понять, что для меня все ученики совершенно одинаковы. Нет, все равно на каждом уроке слышал: «Вы нас не любите, вы любите русских! Вы нам занижаете оценки, а им ставите выше! Мы вам будем мстить! Уезжайте отсюда!» И они, поверьте, начали мне мстить. Далеко им не пришлось ходить, я жил рядом с их интернатом.
Как-то раз, возвращаясь зимой из клуба, я поскользнулся и упал, запутавшись в каких-то веревках; время было позднее, ничего не было видно, в результате я сильно поранил руку. Спустя некоторое время ко мне ночью пожаловали «гости», которые разбили камнями окно, пришлось его утром обивать пленкой. Идти жаловаться к директору было бесполезно. Возвращаться назад в Пятигорск я тоже не решался – что обо мне все подумают, особенно деканат и преподаватели. Будь что будет, как ни как я уже был достаточно взрослый, мне шел 21-ый год.
Я стал всерьез задумываться над тем, почему они с таким презрением относятся к русским преподавателям. Вскоре я все узнал, когда наш педагогический коллектив отправился к ним в село на школьное собрание (это было рядом, в 15 минутах езды на автобусе). Но то, что я увидел здесь собственными глазами, повергло меня в шок.
Во-первых, в глаза бросались их неухоженные дома практически без заборов; во-вторых, нам пришлось ходить по дворам по два-три человека, желательно с палками (иначе было опасно) и звать их на собрание в сельский клуб (если его так можно было назвать); в-третьих, в их открытых домах и во дворе царила полная антисанитария: куча грязи, мусора, собаки всюду таскали куски дохлой конины; в-четвертых, половина родителей вообще не желала идти на собрание, сказав: «Уходите, русские, а то спущу собак!» А собак было много, и все они были мне по пояс.
Собрание состоялось, но из 50 ожидаемых родителей пришло только 10 человек, учителей было больше. После собрания я получил ответ на свой вопрос: вся ненависть и злоба туркменских учащихся исходила именно от их родителей. Это они внушили им мысль, что все русские плохие и им нужно мстить. Полный национализм. Но мне нужно было с ними каким-то образом мириться, находить общий язык. Я был на уроках и классных часах сродни актеру на сцене (замечу, профессия учителя без актерского мастерства, без умения правильного общения невозможна), у меня это неплохо получалось.
Дело в том, что я участвовал в СТЭМе (сатирическом театре эстрадных миниатюр) в институте, где мы ставили самые разные сцены и пьесы на иностранных языках, и у меня это неплохо получалось. Я начал еще более искренне, добрее и с шуткой относиться к своим «врагам» (конечно же, я шучу). Прошло не так много времени, и я начал замечать, как они ко мне стали по-другому относиться: дифирамбов не пели, но уже прекратили мне в открытую показывать свою ненависть и угрожать мне. А для меня это уже была победа!
Не могу не рассказать и о приятных моментах моего пребывания в этой школе: здесь я по-настоящему «влюбился» в свою коллегу, это была моя первая серьезная любовь. Ах, как молоды мы были! Двадцать первый год моего рождения я решил отметить, как говорится, своими силами. Сам накрыл на стол, пришли гости – коллеги из школы. Очень было весело! Но труба зовет… Завтра занятия в школе, нужно было к ним еще подготовиться – написать планы, проверить тетради… Для меня это всегда было святое дело.
Наступил май, а с ним и конец учебного года. Да, «затянулась» моя педагогическая практика на целых 7 месяцев, я должен был ехать в вуз сдавать летнюю сессию. Директор школы и весь педагогический коллектив не хотели меня отпускать, после окончания института звали к себе. И, признаться, я был согласен на это. Эта школа научила меня очень многому, я достойно прожил здесь частицу своей жизни, очень важную для меня. Я понял, что школа – это моя судьба, никто и ничто не смогли заставить меня усомниться в этом.
Сцена прощания была грустная – я хотел и уехать, и остаться здесь. Но более всего меня тронули слова моих ребят-туркмен: «Приезжайте к нам. Мы вас будем ждать!»
Их слова были искренни. Спустя 30 лет (как говорят мои бывшие коллеги из этой школы) они все еще иногда вспоминают обо мне: «А ты помнишь того «иностранца», хороший был учитель.»
Интересные статьи:
Методика преподавания английского языка
ГИА и ЕГЭ в школе, «за» и «против»…
Понравилась статья? Понажимай на кнопочки.